ТОНКОСТИ МУЛЛЫ НАСРЕДДИНА

Когда приближаешься к морю, разговоры о притоках забываются.

(Хаким Санаи, "Окруженный стеной сад истины").

Мулла (мастер) Насреддин является классическим персонажем, придуманным дервишами для фиксации ситуаций, в которых определенные состояния ума проявляются более отчетливо. Насреддиновские истории, известные по всему Среднему. Востоку, представляют собой ("они собраны в рукописи "Тонкости несравненного Насреддина") одно из самых необычных достижений в истории метафизики. Если подходить к этим историям поверхностно, то большинство из них можно использовать в качестве шуток - и только. Их бесконечно рассказывают и пересказывают в чайханах и караван-сараях, в частных домах, в радиопередачах азиатских стран. Неотъемлемой чертой такой истории является ее многомерность, поэтому понимать ее можно на любом из различных уровней. Здесь и шутка, и мораль, и нечто более высокое, что продвигает сознание потенциального мистика чуть дальше по пути реализации.

Сам по себе рассказ о Насреддине не может привести к полному озарению, ибо суфизм есть нечто такое, что нужно не только осознать, но и пережить. С другой стороны, такой рассказ устанавливает особого рода связь между обычной жизнью и трансмутацией сознания, чего ранее не удавалось достичь еще ни в одном литературном жанре.

"Тонкости" еще ни разу не переводились на западные языки полностью. Возможно, это объясняется тем, что человек, не имеющий отношения к суфизму, не может перевести их должным образом; кроме того, в отрыве от определенного контекста они теряют свой первоначальный импульс. Даже на Востоке этот сборник используют для целей обучения только посвященные суфии. Отдельные "шутки" этого сборника можно обнаружить в литературных произведениях почти всех стран мира. Этот факт привлек к ним определенное внимание схоластической науки, видевшей в них пример распространения культурных влияний и доказывавшей с их помощью принципиальную идентичность юмора всех народов. Благодаря своему неувядаемому юмору эти истории доказали свою жизнеспособность, но этот фактор является второстепенным по сравнению с главным их предназначением, смысл которого заключается в том, чтобы создать основу для истинно суфийского отношения к жизни и сделать возможным достижение суфийской реализации и мистического опыта.

"Легенда о Насреддине", прилагаемая к "Тонкостям" и датируемая по меньшей мере XIII в., объясняет некоторые из причин введения этого образа. Воспрепятствовать распространению юмора невозможно; он способен проникать сквозь установившиеся образцы мышления, навязанные человечеству привычкой и сознательными влияниями. Как совершенная система мышления Насреддин существует на столь многих уровнях, что его невозможно уничтожить. Доказательством этого может в какой-то мере служить тот факт, что такие разные и чуждые друг другу организации, как "Британское общество по распространению христианского знания" и Советское правительство использовали образ Насреддина в своих целях. Общество опубликовало небольшое количество историй, выпустив книгу "Сказки о Ходже", а русские (наверное, по принципу "если не можешь побить их - присоединись к ним") создали о нем фильм, названный "Похождения Насреддина". Даже греки, мало что перенявшие от турок, считают его частью своего культурного наследия. Гражданские власти Турции через свой департамент информации опубликовали избранные метафизические шутки, приписываемые этому мнимому мусульманскому священнослужителю, который является прообразом суфийского мистика. Тем не менее, дервишеские ордена были запрещены законом в республиканской Турции.

В действительности никто не знал, кем был Насреддин, где и когда он жил, и это естественно, т. к. основной целью было создание образа, не поддающегося характеризации и неподвластного времени. В данном случае для суфиев важна идея, а не человек. Все это не помешало людям снабдить его не только фальшивым жизнеописанием, но и гробницей. Ученые, в борьбе против педантизма которых Насреддин так часто выходит победителем в своих историях, даже предприняли попытку детально разобрать "Тонкости" в поисках соответствующего биографического материала. Одно из этих "открытий" несомненно, согрело бы сердце самого Насреддина. Ссылаясь на слова Насреддина о том, что он живет в этом мире вниз головой, один ученый делает вывод, что мнимую дату смерти Насреддина, высеченную на его "надгробном камне" следует читать не как 386, а как 683. Другой профессор чувствует, что если правильно переставить арабские цифры этой даты, они скорее дадут число 274. Он совершенно серьезно пишет, что дервиш, к которому он обратился за помощью по этому вопросу, "...попросту сказал: "А почему бы не попробовать впустить в чернильницу паука, а потом вытащить его и посмотреть, какие следы он оставит. Это может указать на правильную дату или показать что-нибудь еще".

В действительности 386 означает 300+80+6. Подставляя вместо полученных цифр арабские буквы, мы получим корень ШУФ, от которого образовалось слово ШаУаФ - "заставлять кого-нибудь смотреть; показывать что-либо". Как сказал дервиш, паук может что-нибудь "показать".

Если самым беспристрастным образом подойти к некоторым классическим насреддиновским историям, сразу станет ясно, что чисто схоластический подход к делу суфии считают самым непродуктивным:

"Перевозя некоего педанта через бурную реку, Насреддин сказал что-то такое, что показалось тому грамматически неправильным.

"Разве ты никогда не изучал грамматику?" - спросил ученый.

"Нет",

"Значит ты потерял полжизни".

Через несколько минут Насреддин обратился к своему пассажиру:

"Учился ли ты когда-нибудь плавать?"

"Нет, а что?"

"Значит, ты потерял всю жизнь - мы тонем!"

Здесь подчеркивается, что суфизм есть практическая деятельность, отрицающая возможность достижения истины с помощью формального интеллекта и применимость шаблонного мышления являющегося порождением этого мира, к истинной реальности, относящейся к иному измерению.

Это еще более ярко выражено в анекдоте, действие которого происходит в чайхане (суфийский термин, обозначающий место встречи дервишей).

"В чайхану вошел монах и заявил: "Мой учитель велел мне возвестить людям, что человечество до тех пор не достигнет совершенства, пока люди, не испытавшие на себе несправедливости, не будут так же нетерпимо относиться к ней, как и те, кто в действительности испытал ее".

Эти слова на мгновение поразили всех собравшихся. Затем Насреддин сказал: "А мой учитель говорил мне, что никто не должен относиться нетерпимо к чему бы то ни было до тех пор, пока он не убедится, что предполагаемая несправедливость действительно является несправедливостью, а не скрытым благом!"

Насреддин, являющийся суфийским учителем, часто применяет дервишескую технику, которая заключается в том, что он играет роль непосвященного человека, чтобы сделать истину более яркой. Известный анекдот, отрицающий поверхностное убеждение в причинно-следственной связи, делает его жертвой:

"Однажды прямо на голову Насреддину, шедшему по узкому переулку, с крыши дома упал какой-то человек. С этим человеком ничего не случилось, но мулла попал в больницу.

Один из учеников Насреддина спросил его: "Какой урок вы извлекли из этого происшествия, мастер?"

"Откажись от веры в неизбежность, даже если причина и следствие кажутся неизбежными! Избегай теоретических вопросов наподобие этого: "Сломает ли человек себе шею, если упадет с крыши? Упал он, а шею сломал себе я!"

Поскольку мышление обычного человека шаблонно, и он не может стать на совершенно иную точку зрения, от него обычно ускользает большая часть смысла происходящего. Он может жить и даже преуспевать, но он не может понять всего, что происходит вокруг.

Это наглядно показывается в притче о контрабандисте:

"Насреддин ежедневно переводил через границу своего осла, нагруженного корзинами с соломой. Т. к. все знали, что он промышляет контрабандой, пограничники обыскивали его с ног до головы каждый раз, когда он возвращался домой. Они обыскивали самого Насреддина, осматривали солому, погружали ее в воду, время от времени даже сжигали ее, а сам Насреддин жил все лучше и лучше.

В конце концов, он отошел от дел и перебрался на жительство в другую страну. Много лет спустя его встретил один из таможенников. Он сказал: "Теперь тебе нечего скрывать, Насреддин. Расскажи мне, что ты перевозил через границу, когда мы никак не могли поймать тебя?"

"Ослов", - ответил Насреддин".

В этой истории также выделяется один из важнейших принципов суфизма, который гласит, что сверхъестественный опыт и мистическая цель стоят к людям гораздо ближе, чем они предполагают. Мнение о том, что эзотерическое или трансцендентальное должно обязательно быть далеким или трудным для понимания, возникло вследствие невежества отдельных людей. Такие люди наименее всех других способны судить о подобных вещах, являющихся "далекими" в совершенно ином, незнакомом для них отношении.

Как истинный суфий, Насреддин не попирает законов своего времени. Он делает свое сознание более многомерным и даже для особых ограниченных целей не может допустить предположений о том, например, что к истине можно подходить со стандартными мерками. То, что люди называют истиной, связано с их ситуацией, но они не смогут найти ее, пока не осознают этого. Одна из наиболее оригинальных насреддиновских историй показывает, что никакого прогресса добиться невозможно, если человек не познает относительную истину.

"Однажды, во время пребывания Насреддина при дворе, король пожаловался на то, что его подданные лживы. Насреддин сказал: "Ваше величество, истины бывают разные. Прежде чем люди смогут использовать относительную истину, им необходимо практически познать реальную истину, но они всегда пытаются делать все наоборот. В результате люди слишком бесцеремонно обращаются со своими же искусственными истинами, подспудно чувствуя, что это не более чем выдумка".

Все это показалось королю слишком сложным. "Вещи должны быть или истинными или ложными. Я заставлю людей говорить правду, и с помощью этого они приобретут привычку быть правдивыми".

На следующее утро перед открытыми городскими воротами красовалась виселица, которую окружали гвардейцы короля во главе с капитаном. Глашатай объявил: "Каждый, кто войдет в город, должен прежде всего правдиво ответить на вопрос капитана королевской гвардии".

Насреддин, поджидавший снаружи, вошел в город первым. Капитан спросил: "Куда ты идешь? Говори правду, иначе тебя повесят".

Насреддин ответил: "Я иду, чтобы быть повешенным на этой виселице".

"Я не верю тебе!"

"Прекрасно. Если я солгал, - повесь меня".

"Но это будет означать, что ты сказал правду".

"Вот именно, - сказал Насреддин, - вашу правду".

Человек, желающий стать суфием, должен также понять, что представления о добре и зле обусловлены не объективными фактами, а отдельными критериями или целым рядом их. До тех пор пока он не прочувствует этого внутренне и не примет интеллектуально, он не будет готов к внутреннему пониманию. О непостоянстве этих представлений говорится в рассказе об охоте:

"Король, который любил общество Насреддина и часто выезжал на охоту, приказал Насреддину сопровождать его на охоту на медведя. Насреддин пришел в ужас.

Когда он вернулся в свою деревню, кто-то спросил его:

"Как прошла охота?"

"Чудесно".

"Сколько же медведей ты видел?"

"Ни одного".

"Как же тогда она могла пройти успешно?"

"Если бы ты охотился на медведей в моей шкуре и не увидел ни одного из них, это тоже показалось бы тебе чудесным!"

Внутренний опыт нельзя передавать с помощью бесконечного повторения, его запасы необходимо постоянно пополнять из его источника. Многие школы продолжают действовать еще долго после того, как их реальная движущая сила уже истощилась, превращаясь в обычные центры, где занимаются повторением неуклонно слабеющего учения. Название этого учения может оставаться тем же, в то время как оно уже лишилось всякой ценности, а иногда и противоречит первоначальному своему смыслу. В числе других вопросов Насреддин заостряет внимание и на этом в рассказе под названием "Утиный суп".

"К Насреддину приехал издалека один из родственников и привез ему в подарок утку. Обрадованный Насреддин сварил ее и съел вместе со своим гостем. Вскоре после этого к Насреддину стали приходить один за другим люди, называвшие себя друзьями и друзьями друзей "человека, принесшего утку", однако новых подарков никто из них не приносил.

В конце концов, мулла вышел из себя, но тут появился еще один незнакомец: "Я друг друга друга того родственника, который принес тебе утку", - заявил он и, подобно другим, уселся за стол в ожидании еды. Насреддин принес ему тарелку горячей воды.

"Что это такое?" - спросил гость.

"Это суп супа супа из той утки, которую принес мой родственник", - ответил Насреддин".

Обостренное восприятие, которым обладает суфий, иногда помогает ему переживать вещи, совершенно не воспринимаемые другими. Но, зная об этом, последователи других школ обычно проявляют недостаток восприимчивости, говоря или делая определенные вещи, в которых суфии совершенно ясно видят признак их духовной незрелости. В таких ситуациях они чаше всего обходятся без комментариев. Эту способность к восприятию можно проиллюстрировать с помощью другой насреддиновской истории:

"Желая попросить милостыню, Насреддин подошел к большому дому.

"Хозяина нет", - сказал слуга.

"Прекрасно, - воскликнул мулла, - и хотя он ничем не смог помочь мне, передай, пожалуйста, своему хозяину мой совет. Скажи: "Когда будешь уходить в следующий раз, не оставляй свое лицо на окне - его могут украсть".

Люди не знают, как начинается путь к озарению, поэтому неудивительно, что они могут увлечься каким-нибудь культом, который запугает их всевозможными теориями, при этом они будут убеждены в своей способности отличать истину от лжи.

Насреддин освещает этот процесс различными способами.

"Как-то раз сосед увидел, что Насреддин ищет что-то, стоя на коленях.

"Что ты потерял, мулла?"

"Свой ключ", - ответил Насреддин.

Через несколько минут сосед опять спросил: "А где ты обронил его?"

"Дома!"

"Тогда почему же ты ищешь его здесь?"

"Потому, что здесь светлее".

Многие суфии используют эту известную насреддиновскую историю, комментируя с ее помощью действия людей, ищущих экзотические источники озарения. Она была частью репертуара последнего "метафизического клоуна" Мюнхена Карла Валентина.

Механизм логического обоснования весьма препятствует развитию способности к восприятию. Суфийское влияние может часто не оказывать никакого воздействия потому, что его не могут воспринять должным образом.

"К Насреддину пришел сосед и попросил одолжить ему веревку для белья.

"Извини, но я сушу на ней муку", - сказал Насреддин.

"Как же можно сушить муку на веревке?" - спросил сосед.

"Это не так трудно, как ты думаешь, особенно если не хочешь одалживать ее".

Здесь Насреддин олицетворяет собой увертливую часть ума, которая не может понять, что к истине не следует стремиться с помощью таких стандартных методов.

Для развития ума характерны постоянные изменения и ограниченная польза, которую можно извлечь из использования любой особой техники. Повторяющие себя системы игнорируют эту особенность суфийской практики, они способствуют обусловленности ума и создают ощущение достижений или близости к ним, в действительности не приводя ни к чему. В одном из рассказов предпринята попытка осветить этот факт:

"Как-то раз мулла чуть не упал в лужу, но в последний момент ему помог какой-то прохожий. Встречая Насреддина впоследствии, этот человек каждый раз напоминал ему о том, как он спас его от неприятного купания.

В конце концов, мулла не выдержал. Он привел своего спасителя к той же самой луже, залез в нее по горло и закричал: "Сейчас я такой же мокрый, каким был бы, если бы не встретил тебя! Оставишь ты меня, наконец, в покое?"

Обычные шутки или басни, содержащие только одну идею, нельзя сравнить с насреддиновской системой, задуманной как сопереживание рассказа, оказывающее и внутреннее и внешнее, или поверхностное, воздействие. Обычные притчи, басни и шутки считаются лишенными мистического содержания, т. к. они не обладают силой проникновения или же подлинной возрождающей силой.

Несмотря на то, что оригинальность и смысл насреддиновских историй намного превосходят собой то, что вложено в такие известные комические фигуры, как русский Балда, арабский Джуха или итальянский Бертольдо, некоторое представление о разнице в глубине этих историй можно составить с помощью шуток муллы и их отрицательных эквивалентов, содержащихся в других литературных произведениях.

Один из дзэнских рассказов представляет собой интересный пример. В этом рассказе монах просит своего учителя описать ему высшую реальность. Мастер показывает монаху гнилое яблоко и с помощью этого знака тот воспринимает истину. Нам остается неясным, что именно приводит к озарению и что лежит за ним.

Насреддиновский рассказ о яблоке восполняет большое количество упущенных деталей: "Насреддин находился в кругу своих учеников, когда один из них спросил его о взаимосвязанности этого мира с вещами, относящимися к другому измерению. Насреддин сказал: "Ты должен понимать аллегории". Ученик сказал: "Покажи мне что-нибудь практически - например, райское яблоко".

Насреддин поднял яблоко и дал этому человеку. Тот сказал:

"Но это яблоко наполовину гнилое, а небесное яблоко непременно было бы совершенным".

"Небесное яблоко действительно должно быть совершенным, - ответил Насреддин, - но, учитывая твои нынешние способности вообще и способность судить о небесном яблоке в частности, а также то, что ты, как и все мы, находишься сейчас в этом обиталище разложения, можешь считать, что ты все равно не увидел бы райское яблоко в ином виде".

Ученик понял, что термины, используемые нами для обозначения метафизических вещей, основаны на вещах физического мира. Для того, чтобы достичь другого измерения сознания, мы прежде всего должны установить, как именно следует понимать это измерение.

Этот насреддиновский рассказ, который вполне мог быть причиной возникновения аллегории яблока, предназначен для того, чтобы помочь уму слушателя уловить некоторые вещи, необходимые для подготовки сознания к определенным переживаниям, к которым невозможно подойти без соответствующей подготовки.

Отличительной чертой насреддиновского суфийского метода является именно такая постепенная подготовка сознания. Вспышка интуитивного понимания, проявляющегося в результате воздействия этих историй, представляет собой не интеллектуальное переживание, а первичную стадию озарения. Она является средством для восстановления способности к мистическому восприятию в порабощенных умах, которые становятся все более и более обусловленными в результате воздействия обычных систем подготовки.

Насреддиновская шутка, лишенная (возможно, в процессе перевода) своей технической терминологии, может сохранять юмор, но в таких случаях большая часть ее первоначального импульса может быть утрачена. В пример можно привести шутку о соли и шерсти:

"Нагрузив своего осла солью, Насреддин отправился на базар. По дороге им пришлось переходить вброд речку, и часть соли растворилась. Вес груза уменьшился и на другой берег осел вышел повеселевшим, зато Насреддин был в ярости. На следующий базарный день он нагрузил корзины шерстью. Теперь осел уже чуть не падал под весом своего намокшего груза.

"Так-то! - сказал ликующий Насреддин. - Это заставит тебя задуматься, будешь ли ты каждый раз выигрывать от перехода реки вброд!"

В арабском оригинале этого рассказа использованы два технических термина - соль и шерсть. "Соль" (мильх) является омонимом слова, которое переводится как "доброта, мудрость". Осел символизирует собой человека. Избавляясь от груза доброты вообще, человек чувствует себя лучше, теряет груз. Но в результате этого он лишается также и еды, т. к. Насреддин не может продать соль и купить для него достаточно корма. Слово "шерсть" можно заменить, конечно, словом "суфий". Во второй раз вес груза увеличивается, как и было задумано учителем, Насреддином, но увеличивается только на время путешествия до рынка. Конечный результат на этот раз будет лучше, потому что Насреддин продаст более тяжелую намокшую шерсть за большую цену, чем сухую.

Другая шутка, которую можно найти у Сервантеса ("Дон Кихот", гл.5), остается шуткой, хотя технический термин "страх" переводится здесь без всяких пояснений:

"Жестокий и невежественный правитель сказал Насреддину:

"Я повешу тебя, если ты не докажешь мне, что действительно обладаешь тем глубоким восприятием, которое тебе приписывают". Насреддин сразу же заявил, что может видеть золотых птиц в небесах и демонов подземного царства. Король спросил его: "Как же ты можешь делать это?" - "Кроме страха для этого ничего не нужно", - ответил мулла".

"Страхом" суфии называют активизацию сознания, с помощью которой можно достичь сверхчувственного восприятия. В этой области формальный интеллект непригоден, здесь используются иные возможности человеческого ума.

Однако Насреддину, использующему совершенно оригинальные методы, удается поставить себе на службу сам принцип интеллектуального мышления. Отражение этого факта можно найти в "Легенде о Насреддине", где подробно говорится о том, как Хуссейн, основатель этой системы, вырвал своего посланца Насреддина буквально из лап "Старого Негодяя", иными словами, из власти той грубой системы мышления, которой почти все мы привыкли пользоваться.

В арабском языке слово "Хуссейн" ассоциируется с понятием добродетели. "Хассейн" означает "сильный, труднодоступный".

"Хуссейн обошел уже весь мир в поисках учителя, который должен был передать его послание через поколения и был уже почти на грани отчаяния, как вдруг услышал какой-то шум. Старый Негодяй отчитывал одного из своих учеников за его шутки. "Насреддин! - ревел Негодяй, - за твое непочтительное отношение я обрекаю тебя на всеобщее осмеяние. Впредь, если будет рассказана хоть одна из твоих бессмысленных историй, необходимо будет в определенной последовательности прослушать еще шесть других и только тогда твоя нелепость станет очевидной".

Считается, что мистический эффект семи насреддиновских историй, изученных в определенной последовательности, столь велик, что его достаточно для подготовки к озарению изучающего.

"Хуссейн, подслушавший этот разговор, понял, что в каждой ситуации заключаются средства противодействия ей, и что имен, но таким способом все зло Старого Негодяя можно будет представить в его истинном свете. Он решил сохранить истину с помощью Насреддина.

Хуссейн явился к Насреддину во сне и передал ему часть своей бараки, суфийской силы, которая помогает проникать в истинную суть вещей". С тех пор все рассказы о Насреддине стали произведениями "независимого" искусства. К ним можно было относиться как к шуткам, но они обладали и метафизическим смыслом; они были бесконечно сложными и имели отношение к природе завершенности и совершенства, исчезнувших из сознания людей вследствие развращающей деятельности Старого Негодяя.

Если рассматривать бараку с обычной точки зрения, у нее можно обнаружить много "магических" свойств, но в действительности барака - это единство -и энергия, а также субстанция объективной реальности. Одним из свойств ее является то, что человек, наделенный ею, или любая вещь, содержащая бараку, сохраняют ее независимо от степени воздействия на них людей неразвитых. Отсюда следует, что даже простое повторение насреддиновских шуток приносит с собой определенное количество бараки; размышление над ними это количество увеличивает. С помощью этого метода учение Насреддина, пошедшее от Хуссейна, было навеки выражено так, что его уже невозможно было полностью извратить. Подобно тому, как вода в любом виде сохраняет свою сущность воды, в насреддиновских историях сохраняется некий постоянный минимум, который отвечает на призыв и может увеличиваться, если ему уделять внимание. Этим минимумом является истина, через которую лежит путь к реальному сознанию.

Насреддин - это зеркало, в котором человек видит себя самого. Это зеркало отличается от обычного тем, что чем больше смотришь в него, тем яснее проступают в нем черты настоящего Насреддина. Это зеркало сравнивают со знаменитой чашей персидского героя Джамшида, которая отражает собой весь мир и в которую "смотрят" суфии.

Т. к. суфизм основан не на внешней деланности, а на всестороннем охвате, насреддиновские истории следует не только переживать, но и думать о них. Далее, переживания, связанные с каждой отдельной историей, помогут мистику "возвратиться домой". Проявление суфием способности к высшим формам восприятия свидетельствует о том, что первый шаг на этом пути сделан. В этом случае он будет способен к правильной оценке ситуации с помощью вдохновения, а не формального размышления. Вследствие этого его действия иногда могут озадачить наблюдателей, работающих на обычном уровне сознания, и тем не менее, результаты их будут правильными. Одна из насреддиновских историй, показывающая, как суфии добиваются правильных результатов с помощью специальной техники (которая для непосвященных является "неправильным методом"), во многом объясняет кажущуюся эксцентричность суфиев:

"К Насреддину, исполняющему обязанности судьи, пришли два человека. Один из них сказал: "Этот человек укусил меня за ухо, и я требую компенсации". Другой заявил: "Он сам себя укусил", Насреддин отложил разбирательство и удалился в свои апартаменты, где провел полчаса, пытаясь укусить себя за ухо. Это привело к тому, что он упал и разбил себе лоб. После этого он вернулся в присутствие.

"Проверьте человека с укушенным ухом, - приказал Насреддин, - если у него разбит лоб, значит, он сам себя укусил и на этом дело будет исчерпано. Если же это не так, значит, укусил другой, а пострадавшему должно быть выплачено три слитка серебра".

Правильное решение было вынесено с помощью, казалось бы, нелогичных методов.

В этом рассказе Насреддин находит правильный ответ независимо от внешней логики событий и ситуаций.

В другой истории Насреддин, играющий роль глупца (суфии называют это "путем упрека"), в яркой форме показывает, что из себя представляет обычное человеческое мышление:

"Один человек предложил Насреддину угадать, что у него в руке.

"Назови мне хоть одну примету", - попросил мулла.

"Я назову несколько. - сказал шутник. - Форма и размеры этого предмета напоминают яйцо, у него вкус и запах яйца: внутри он белый и желтый. В сыром виде внутри него находится жидкость, которая твердеет от нагревания. Более того, этот предмет снесла курица..."

"Знаю! - перебил мулла. - Это, наверное, какое-нибудь пирожное?"

Я попытался провести подобный эксперимент в Лондоне. В трех табачных лавках подряд я просил продать мне "цилиндры из бумаги, наполненные частицами табака, длиной около 3 дюймов, упакованные в картон, на котором может быть что-нибудь напечатано".

Никто из этих людей, торгующих сигаретами целый день, не смог понять, чего же я хотел. Двое из них направили меня в другие места, один - к своему оптовику, а другой - в магазин, специализирующийся на экзотических предметах импорта для курильщиков. Возможно, что слово "сигарета" является совершенно необходимым для описания бумажных цилиндров, наполненных табаком, но этот способ, зависящий от ассоциаций, нельзя использовать точно так же, если речь идет о восприятиях. Ошибка заключается в попытках переноса одной из форм мышления, великолепно применимой в определенных случаях, в другой контекст и стремлении использовать ее в несоответствующих условиях.

Руми приводит рассказ, напоминающий насреддиновскую историю с яйцом, но выделяющий другой важный момент. "Сын одного царя был отдан на воспитание мистическим учителям, которые через некоторое время сообщили, что уже ничему больше не могут научить его. Для того чтобы проверить его, отец предложил ему отгадать, что у него у руке. "Эта вещь круглая, металлическая и желтая - должно быть это решето", - сказал мальчик". Суфизм настаивает на сбалансированном развитии внутреннего восприятия и обычного человеческого поведения.

Как мы уже видели, суфий отрицает предположение о том, что любой живой человек является восприимчивым. Человек может быть клинически жив и в то же время мертв, с точки зрения способности к восприятию. Ни логика, ни философия не помогут ему обрести эту способность. Один из аспектов приводимого ниже рассказа иллюстрирует это:

"Мулла рассуждал вслух: "Как я смогу узнать, жив я или уже умер?" Его жена сказала: "Не будь таким глупцом; когда ты умрешь, у тебя похолодеют конечности".

Вскоре после этого Насреддин рубил дрова в лесу. Была зима и он вдруг почувствовал, что у него похолодели руки и ноги.

"Я, конечно, умер, - подумал он - и мне надо бросать работу, потому что мертвецы не работают".

Насреддин не только бросил работу, но и улегся на землю, потому что мертвецы не ходят.

Вскоре появилась стая волков и начала нападать на осла Насреддина, привязанного к дереву.

"Продолжайте, пользуйтесь тем, что я умер, - подумал мулла, не вставая с места, - но если бы я был жив, я бы не допустил таких вольностей со своим ослом".

Подготовку ума суфия нельзя считать завершенной, пока человек не поймет, что он должен что-то сделать для себя самостоятельно, и не прекратит думать, что другие смогут это сделать за него. Насреддин как бы рассматривает обычного человека через свое увеличительное стекло:

"Однажды Насреддин заглянул в лавку человека, торговавшего всякой всячиной.

"У тебя есть кожа?"

"Да!"

"А гвозди?"

"Да!"

"А краска?"

"Тоже есть".

"Так почему же ты не пошьешь себе пару башмаков?"

В этом рассказе подчеркивается роль мистического учителя, особенно важная в суфизме, создающего все условия для того, чтобы будущий искатель начал что-нибудь делать для себя. Под этим "что-нибудь" подразумевается "работа над собой" под чьим-нибудь руководством, являющаяся важнейшей отличительной чертой суфийской системы.

Суфийский поиск невозможно успешно завершить в неподходящей компании. Насреддин подчеркивает это в рассказе о несвоевременном приглашении:

"Было уже поздно, но мулла все еще беседовал со своими друзьями в чайхане. Выйдя оттуда, все почувствовали голод. "Я приглашаю всех поужинать у меня", - сказал Насреддин, не подумав о последствиях.

Когда компания уже почти подошла к его дому, Насреддин подумал, что не мешало бы пойти вперед и предупредить жену. "Постойте здесь, а я пойду и предупрежу ее", - сказал он друзьям.

Когда Насреддин обо всем рассказал жене, она воскликнула:

"В доме ничего нет! Как ты посмел пригласить этих людей!"

Мулла поднялся наверх и спрятался. Через некоторое время голод заставил людей подойти к дому и начать стучать.

Жена Насреддина ответила: "Муллы нет дома!"

Гости закричали: "Но мы же видели, как он входил в эту дверь!"

Жена муллы ничего не могла сказать в ответ.

Охваченный беспокойством Насреддин, наблюдавший за спором из верхнего окна, высунулся наружу и сказал: "А разве я не мог выйти из дома с черного хода?"

Некоторые насреддиновские истории подчеркивают ложность распространенного убеждения людей в том, что человек обладает стабильным сознанием. Под влиянием внешних и внутренних раздражителей поведение почти любого человека будет изменяться в зависимости от его настроения или состояния здоровья. В социальной жизни этот факт, конечно, признается, но его еще не полностью принимает формальная философия или метафизика. В лучшем случае, от человека ожидают, что он сможет подготовить себя к благочестию или концентрации, с помощью которых ему, возможно, удастся достичь понимания или завершенности. Суфизм же требует полной трансмутации сознания и начало этому должно положить признание того факта, что неразвитый человек мало чем отличается от сырья. Такой человек не обладает ни постоянной сущностью, ни единством сознания. Внутри него есть "сущность", которая не соединена ни с ним самим в целом, ни даже с его личностью. В конце концов, никто не может знать автоматически, кем же он в действительности является, несмотря на ложное убеждение в обратном.

"Как-то раз мулла зашел в лавку. Хозяин подошел, чтобы обслужить его.

Насреддин сказал: "Прежде всего главное. Видел ли ты, как я зашел в твою лавку?"

"Конечно".

"А видел ли ты меня когда-нибудь раньше?"

"Никогда в жизни".

"Так откуда же ты знаешь, что это я?"

Хотя этот рассказ может восприниматься как простая шутка, люди, считающие, что в нем хотели показать тупого человека и ничего более глубокого он не содержит, едва ли смогут извлечь пользу из его живительной силы. Из насреддиновской истории можно извлечь лишь немногим более того, что ты вкладываешь в нее, и если она кажется человеку всего лишь шуткой, значит ему необходимо продолжать работу над собой.

Такой человек осмеян Насреддином в рассказе о луне:

"Что делают со старой луной?" - спросил муллу один тупой человек.

Ответ был под стать вопросу. "Каждую старую луну разрезают на сорок новых звезд".

Многие насреддиновские истории касаются того факта, что люди, стремящиеся к мистическим достижениям, думают, что они обязательно будут соответствовать их представлениям об этих вещах, и тем самым заранее полностью отделяют себя от них. Никто не может рассчитывать на достижение понимания, если будет считать, что он уже знает, что это такое, и думать, что сможет достичь его, придерживаясь строго определенного пути, который он может понять с самого начала. Об этом говорится в истории о женщине и сахаре:

"Когда Насреддин был судьей, к нему пришла женщина, приведя с собой сына. Она сказала: "Этот мальчик ест слишком много сахара и я не могу отучить его от этой привычки. Я прошу Вас официально запретить ему делать это, т. к. меня он не слушает".

Насреддин приказал ей прийти через неделю, а когда она вернулась, он отложил решение дела еще на одну неделю.

После этого он сказал юноше: "Отныне я запрещаю тебе есть более, чем столько-то кусков сахара в день".

Впоследствии женщина спросила его, почему ему понадобилось столько времени для того, чтобы отдать такой простой приказ.

Насреддин сказал: "Мадам, прежде, чем отдавать приказ другим, я должен был проверить, смогу ли я сам сократить потребление сахара".

Просьба женщины свидетельствовала о полной механичности мышления и основывалась просто на некоторых предположениях. Во-первых, она посчитала, что положение дел можно исправить с помощью одних предписаний, во-вторых, она решила, что человек действительно может есть так мало сахара, как ей этого хотелось, и в-третьих, она подумала, что один человек может объяснить другому все что угодно, даже если сам он не имеет к этому никакого отношения.

Этот рассказ не является просто парафразом высказывания:

"Делай то, что я говорю, а не то, что я делаю". Он очень далек от этических наставлений и отражает собой неизбежную необходимость.

Суфизму может обучать только суфий, а не теоретик или интеллектуальный толкователь.

Т. к. суфизм созвучен с истинной реальностью, его нельзя подогнать к тому, что мы считаем реальностью, но что в действительности является более примитивным и недолговечным эмпирическим определением. К примеру, мы привыкли подходить к событиям односторонне. Не имея для этого никаких оснований, мы считаем, что события происходят как бы в пустоте, в то время как в действительности все события связаны друг с другом. Мы сможем по достоинству оценить мистический опыт только тогда, когда мы будем готовы к осознанию нашей взаимосвязи со всем организмом жизни. Если рассмотреть свои собственные или чужие поступки, можно увидеть, что они всегда обусловлены одной из многих всевозможных причин, а также, что они никогда не являются изолированными - многие из них имеют совершенно неожиданные последствия, о которых мы даже не могли бы и подумать.

Другая насреддиновская "шутка" описывает бесконечный круговорот реальности и обычно невидимые, но существующие взаимодействия:

"Как-то раз Насреддин шел по пустой дороге. Наступила ночь, когда он заметил группу всадников, приближающихся к нему. У Насреддина разыгралось воображение и он испугался, что они могут ограбить его или забрать в солдаты. Страх был настолько сильным, что он перемахнул через стену и свалился прямо в могилу. Путешественники, неосведомленные о причине этих поступков, были заинтересованы и разыскали Насреддина.

Когда они увидели его лежащим без движения, один из них сказал: "Почему ты здесь и можем ли мы помочь тебе?"

Насреддин, понявший свою ошибку, сказал: "Все это более сложно, чем вы думаете; видите ли, я здесь из-за вас, а вы здесь из-за меня".

Правильно воспринимать жизнь таким образом может только мистик, "возвращающийся в привычный нам мир осознавшим взаимозависимость внешне различных или несвязанных вещей. Суфии считают, что любой метафизический метод, не учитывающий этот фактор, является искусственным (поверхностным) и не может быть продуктом того, что они называют мистическим опытом. Само существование таких методов является препятствием для достижения тех целей, которые они ставят перед собой.

Это не значит, что результат суфийского опыта отделяет суфия от реальности обычной жизни. Он достиг высших измерений бытия, которые действуют параллельно более низкому уровню сознания обычного человека. Мулла четко определяет это в следующем разговоре:

"Я могу видеть в темноте".

"Прекрасно, мулла, но если это так, почему же ты всегда ходишь со свечой по ночам?"

"Чтобы другие не могли столкнуться со мной".

Светом, который несет суфий, можно назвать его приспособляемость к условиям окружающей действительности после возвращения и приобретения способности к более емкому восприятию.

Благодаря своему преображению суфий представляет собой значительную часть всего живого. Это означает, что он, в отличие от теолога или философа, уже не может односторонне подходить к тому, что происходит с ним или с другим. Кто-то спросил Насреддина, что такое судьба. Он сказал: "То, что ты называешь "судьбой", в действительности является предположением. Ты просто предполагаешь, что должно произойти что-то плохое или хорошее, а то, что случается в действительности, называешь "судьбой". Суфия не стоит спрашивать, является ли он фаталистом, т. к. он не принимает недоказанную концепцию судьбы, которая подразумевается в данном вопросе.

Точно так же, поскольку суфий может предугадать весь комплекс возможных последствий события, его отношение к тому или иному отдельному событию является всесторонним, а не изолированным. Он не может делать обобщений, основываясь на искусственно подобранных фактах. "Мулла сказал: "Король сказал мне, что никто еще не мог оседлать эту лошадь, но я все-таки сел на нее. И что же? У меня тоже ничего не вышло". Этот разговор показывает, что если внешне последовательное событие разложить на его составные части, оно изменится.

Так называемая проблема общения, которой уделяется столько внимания, основана на предположениях, неприемлемых для суфиев. Обычный человек говорит: "Как я могу разговаривать с другим человеком о чем-либо, кроме обычных вещей?" Суфий же считают, что "невозможно помешать общению, вызванному необходимостью. Это не значит, что для этого нужно искать какие-то особые способы".

В одном из рассказов Насреддин и йог выступают в роли обычных людей, которым фактически нечего сказать друг другу.

"Однажды Насреддин увидел странного вида здание, перед дверьми которого сидел погруженный в размышление йог. Мулла решил, что он может научиться чему-нибудь у этой впечатляющей фигуры, и начал разговор, спросив у этого человека, кто он такой.

"Я йог, - сказал человек, - и провожу время, пытаясь достичь гармонии со всем живым".

"Это интересно, - сказал Насреддин, - потому что однажды рыба спасла меня от смерти".

Йог попросил его остаться с ним, говоря, что за время, которое он потратил на то, чтобы добиться гармонии с животным миром, он никогда еще не был близок к такому общению, которого достиг Насреддин.

После нескольких дней совместного размышления йог попросил муллу рассказать его больше о чудесном опыте с рыбой, ибо "теперь мы знаем друг друга лучше".

"Теперь, когда я знаю тебя лучше, я сомневаюсь, получишь ли ты пользу от того, что я скажу", - сказал Насреддин.

Йог настаивал. "Ну, хорошо, - сказал Насреддин, - рыба действительно спасла мне жизнь. Мне как-то пришлось голодать, а она поддерживала меня в течение трех дней".

Ни один суфий не осмелится затрагивать определенные области ума, в которые вторгается т.н. экспериментальный мистицизм. Суфизм является результатом эксперимента, длящегося с незапамятных времен, и занимается такими явлениями, которые не могут быть восприняты эмпирически.

"Насреддин пригоршнями разбрасывал хлеб вокруг своего дома. Кто-то спросил его: "Что ты делаешь?"

"Отгоняю тигров".

"Но вокруг нет никаких тигров!"

"Вот именно. Эффективно, не правда ли?"

Одна из нескольких насреддиновских историй, которую можно найти у Сервантеса (Дон Кихот, гл. 14), предупреждает об опасности жесткого интеллектуализма:

"Нет ничего такого, на что нельзя было бы ответить с помощью моего учения, - сказал монах, только что вошедший в чайхану, где сидел Насреддин со своими друзьями.

"И тем не менее совсем недавно один ученый задал мне вопрос, на который невозможно было ответить", - откликнулся Насреддин.

"Жаль, что меня там не было! Задай мне этот вопрос, я отвечу на него".

"Пожалуйста. Он спросил: "Какого черта ты пытаешься пролезть ко мне в дом на ночь глядя?"

Софийское восприятие красоты связано с силой проникновения, выходящей далеко за пределы возможностей обычных форм искусства.

"Как-то раз один из учеников решил показать Насреддину прекрасный озерный пейзаж, которого он никогда не видел.

"Какая красота! - воскликнул Насреддин. - Но если бы только, если бы только..."

"Что "если бы только", мулла?"

"Если бы только они не напустили сюда воды!"

Для того, чтобы достичь мистической цели, суфий должен понять, что ум работает вовсе не так, как мы об этом думаем. Более того, не зная об этом, два человека могут попросту поставить друг друга в тупик:

"Однажды мулла попросил жену приготовить много халвы и дал ей все необходимое для этого, а потом съел почти всю халву.

Посреди ночи мулла разбудил жену.

"Мне пришла в голову важная мысль".

"Какая?"

"Принеси мне остаток халвы и я скажу ее тебе".

Жена принесла халву и повторила свой вопрос, но Насреддин первым делом расправился с халвой, а потом сказал: "Мне пришло в голову, что никогда не надо идти спать прежде, чем не съешь всю халву, которая была приготовлена за день".

Насреддин помогает искателю понять, что формалистические идеи о времени и пространстве могут быть неприменимы по отношению к истинной реальности. Суфиями не могут быть те, кто верит, что они получают награду за свои прошлые поступки или что их могут наградить за их будущие дела. Суфийская концепция времени - это взаимодействие - неразрывная связь.

Классический анекдот о турецких банях отражает эту мысль таким способом, который помогает частично уловить эту идею:

"Насреддин решил искупаться в турецких банях. Так как он был одет в лохмотья, банщики дали ему старый таз и огрызок мыла. Уходя, Насреддин вручил изумленным банщикам золотую монету. На следующий день великолепно одетый Насреддин снова появился в бане, где ему оказали, разумеется, самый лучший прием.

После купания он дал банщикам самую мелкую монету и сказал: "Это за прошлый раз, а золото за сегодня вы получили вчера".

Влияние обусловленного мышления и незрелость ума заставляют людей пытаться приблизиться к мистицизму, не отказываясь от своих собственных представлений о нем. Прежде всего ученику объясняют, что он может иметь всего лишь приблизительное представление о том, что ему требуется, а также, что он может осознать, что достичь этого он сможет, работая и учась под руководством мастера. Никаких других требований он предъявлять не может. Этот насреддиновский рассказ используется, чтобы подтвердить эту истину:

"Однажды женщина привела своего маленького сына в школу к Насреддину и сказала: "Припугните его немножко, потому что мне он уже не подчиняется".

Насреддин вытаращил глаза, начал пыхтеть, подпрыгивать и стучать кулаками по столу, пока перепуганная женщина не упала в обморок. После этого он выскочил из комнаты.

Когда он вернулся, пришедшая в себя женщина сказала ему:

"Я просила Вас напугать мальчика, а не меня!"

Мулла ответил: "Мадам, у страха нет любимчиков. Как видите, я и сам испугался. Когда угрожает опасность, она угрожает всем одинаково!"

Подобным же образом суфийский учитель не может преподнести только малую порцию суфизма. Суфизм есть единое целое, он помогает постичь совершенство, а не фрагменты сознания, которое непросвещенный человек может использовать и самостоятельно, именуя его при этом "концентрацией".

Насреддин насмехается над дилетантами, надеющимися узнать или украсть какие-либо великие тайны жизни, не заплатив за это:

"Казалось, что корабль сейчас начнет тонуть, и пассажиры, стоя на коленях, молились и раскаивались, обещая выполнить все, что угодно, если только они будут спасены. Только один Насреддин сидел неподвижно.

Неожиданно, в разгар паники он подпрыгнул и закричал: "Спокойно, друзья! Не надо изменяться и быть расточительными - мне кажется, я вижу землю".

Насреддин выделяет основную идею о том, что мистический опыт и озарение, благодаря видоизменению уже знакомых идей, приходят через озарение ограниченности обычного мышления, пригодного только для повседневной жизни. Делая это, он превосходит все остальные доступные формы учения.

"Однажды Насреддин вошел в чайхану и объявил: Луна приносит больше пользы, чем солнце".

Его спросили, почему он так думает. Насреддин сказал: "Потому что ночью мы больше нуждаемся в свете".

Добиться контроля над своими страстями еще не значит победить "Командующее я", с которым борется суфий. Такая победа рассматривается как укрощение той необузданной части сознания, которая считает, что она отовсюду (включая и мистицизм) может взять то, что ей нужно, и поставить себе на службу. Склонность к использованию материалов из случайных источников в целях личной выгоды можно понять, принимая во внимание несовершенства обычной жизни, но она совершенно неприемлема для мира реальной завершенности.

"Однажды Насреддин шел домой, держа в одной руке кусок печенки, а в другой - рецепт пирога из печени. Вдруг сверху налетела какая-то птица и вырвала печень из рук Насреддина. Он крикнул ей вдогонку: "Глупая птица! Печень ты украла, но что ты будешь делать с ней без рецепта?"

Конечно, с точки зрения птицы, печень и в сыром виде вполне пригодна для нее. Она может насытиться, но приобретет только то, что, как ей кажется, она хочет иметь, а не то, что можно было бы сделать из этой печени.

Так как другие люди не всегда понимают суфиев, они будут пытаться приспосабливать их к своим представлениям. В другой истории с птицей (которую можно найти в шедевре Руми "Маснави") мулла находит на своем подоконнике королевского сокола. Прежде он никогда не видел такого необычного "голубя". Обрезав ему клюв и укоротив ногти, мулла отпустил сокола, сказав ему на прощание: "Ну вот, теперь ты больше похож на птицу, а то раньше о тебе, как видно, плохо заботились".

Искусственное разделение жизни, мышления и действия, являющееся характерным признаком обычной деятельности людей, совершенно не свойственно суфиям. Насреддин считает усвоение этой идеи предварительным условием понимания целостности жизни. "Сахар, растворенный в молоке, делает сладким все молоко".

"Насреддин с другом шел по пыльной дороге, как вдруг им захотелось пить. Они зашли в чайхану, но там выяснилось, что денег у них хватит только на стакан молока. Друг Насреддина сказал:

"Пей свою половину первым, т. к. у меня есть немного сахара и я хочу добавить его к своему молоку".

"Брат, добавь сахар сейчас и мы оба попробуем сладкого молока", - сказал мулла.

"Нет, сахара не хватит, чтобы сделать сладким все молоко".

Насреддин отправился на кухню и вернулся обратно, держа в руках солонку: "Послушай, Друг, я выпью свою половину с солью и ее-то уж хватит на весь стакан".

Хотя в практическом, но от этого не менее неестественном мире, который мы создали для себя, мы привыкли считать, что "первое приходит первым" и что любая вещь должна проявляться во всей своей полноте, эти предположения не подтверждаются в метафизическом мире, которому присуща совершенно иная ориентация. Суфийский искатель одновременно будет изучать несколько различных вещей, находясь на их уровне восприятия и потенциальных возможностей. В этом заключается еще одно различие между суфизмом и теми системами, которые основаны на предположении о том, что в каждый данный момент можно изучать только одну определенную вещь.

Один из дервишеских учителей прокомментировал эту многостороннюю связь Насреддина с искателем. Он сказал, что эти истории похожи на персиковое дерево. В них есть красота, питательные вещества и скрытые глубины - зернышки плода.

Человек может прийти в эмоциональное возбуждение от поверхностного смысла, посмеяться над шуткой или залюбоваться красотой. Все это происходит так, будто персик только одолжили вам. По-настоящему мы можем видеть форму и цвет, возможно, насладиться запахом или понять его строение.

"Вы можете съесть персик и испытать еще одно наслаждение - постичь его глубину. Персик, давший вам пишу, становится частью вас самих. Вы можете выбросить косточку или разбить ее и обнаружить внутри очень вкусное зернышко. Это и есть скрытая глубина. Зерно обладает своим цветом, размером, формой, глубиной, вкусом, предназначением. Можно собирать скорлупу этих орешков и использовать ее как топливо. Даже если древесный уголь, который получится в результате этого, уже ни к чему не будет пригоден, все равно съедобная часть уже станет частью вас самих".

Как только искатель приобретает хоть некоторую способность проникать в сущность происходящего вокруг, он прекращает задавать вопросы, которые, казалось бы, имеют непосредственное отношение к целому. Более того, он понимает, что события, внешне не имеющие отношения к данной ситуации, могут изменить ее. Об этом говорится в рассказе об одеяле:

"Однажды ночью Насреддин и его жена поднялись с постели, чтобы посмотреть на двух мужчин, дравшихся под их окном. Жена послала муллу выяснить, в чем дело. Он накинул одеяло на плечи и спустился вниз. Когда он приблизился к этим людям, один из них сорвал с него единственное одеяло, после чего оба убежали.

Когда Насреддин вернулся к себе, жена спросила его:

"Из-за чего там дрались?"

"Очевидно, из-за моего одеяла, потому что они сразу ушли, как только схватили его".

"К Насреддину пришел сосед и попросил одолжить ему осла. "Я уже одолжил его другому", - сказал мулла.

В это время из стойла послышался ослиный рев.

"Но я же слышу, как он ревет там", - сказал сосед.

"Кому ты веришь больше, мне или ослу?" - сказал Насреддин".

Познание этого аспекта реальности помогает суфию отказаться от эгоизма и рационалистических объяснений, которые закрепощают определенную часть ума. Выступая в роли обычного человека в одном из своих рассказов, Насреддин выделяет этот момент:

"К Насреддину пришел деревенский мужик и сказал:

"Твой бык забодал мою корову, причитается ли мне что-нибудь за это?"

"Нет, - сразу же сказал Насреддин, - потому что бык не может отвечать за свои действия".

"Извини, - сказал хитрый мужик, - я все перепутал. Я хотел сказать, что это мой бык забодал твою корову, но в сущности-то ведь это то же самое".

"Нет, - сказал Насреддин, - я думаю, что лучше будет просмотреть еще раз свод законов, может быть, я встречу что-нибудь подходящее".

Поскольку вся интеллектуальная деятельность людей, как правило, сводится к поверхностным рассуждениям, Насреддин, будучи суфийским учителем, снова и снова показывает ложность обычных суждений. Попытки вкладывать в слова или книги мистический опыт никогда не имели успеха, потому что знающие в этом не нуждаются, а не знающим необходим "мост, чтобы воспользоваться

этим опытом". Для иллюстрации суфийского учения о подготовке ума к непривычным для него переживаниям, часто используют два рассказа, обладающих определенной важностью.

"К Насреддину пришел человек, желавший стать его учеником. После многих злоключений он добрался до хижины в горах, где жил Насреддин. Зная о том, что каждый поступок просвещенного суфия исполнен смысла, новичок спросил у Насреддина, почему он дует на руки. "Чтобы согреться, конечно", - ответил мулла.

Вскоре после этого Насреддин налил две чашки супа и подул на свой суп. "Зачем вы делаете это, мастер?" - спросил ученик. "Для того, чтобы охладить суп, конечно", - ответил учитель.

После этого ученик покинул Насреддина, т.к. не мог больше доверять человеку, использующему одни и те же средства для достижения разных результатов".

Исследовать вещь с помощью самой этой вещи, например, ум средствами самого ума или творения с помощью сотворенного, но неразвитого существа, невозможно. Теории, основанные на столь субъективных методах, могут иметь или слишком недолгое, или слишком ограниченное применение. Суфии не считают, что эти теории отражают истину. Если обстановка не позволяет им опровергать эти теории обычными словами, они могут (и делают это) преувеличить или осмеять их с целью их разоблачения. Когда это сделано, появляется возможность поисков иной системы оценки взаимосвязи событий.

"Насреддин сказал жене: "С каждым днем я все больше и больше удивляюсь той целесообразности, с которой устроен этот мир - сделано, кажется, все для пользы человека".

"Что именно ты имеешь в виду?"

"Возьмем, например, верблюдов. Как ты думаешь, почему у них нет крыльев?"

"Не имею представления".

"Хорошо, тогда представь себе, что у верблюдов выросли крылья. Тогда они смогли бы постоянно нарушать наш покой, садясь на крыши домов и донимая нас сверху плевками".

Роль суфийского учителя подчеркивается в известном рассказе о проповеди. Помимо многих других вещей (как и во всех насреддиновских историях), она показывает, что совершенно невежественные люди не могут даже приблизиться к началу пути, что нет необходимости обучать знающих и, наконец, что если в обществе уже есть достигшие озарения люди, оно не нуждается в новом учителе.

"Насреддина пригласили прочесть лекцию жителям соседней деревни. Он забрался на кафедру и сказал: "О, люди, знаете ли вы, о чем я буду говорить с вами?"

Несколько буянов, желавших позабавиться, крикнули, что не Знают.

"В таком случае, - сказал мулла с достоинством, - я пока воздержусь от попыток обучать таких невежд".

На следующей неделе старейшины деревни, заручившись уверениями хулиганов о том, что они больше не будут мешать делу своими замечаниями, опять пригласили Насреддина посетить их.

"О, люди! - снова начал мулла, - знаете ли вы, о чем я буду говорить с вами?"

Некоторые из тех, на кого Насреддин смотрел особенно свирепо, не знали, как реагировать на это, и пробормотали: "Да".

"В таком случае мне нечего больше сказать вам", - резко сказал Насреддин и покинул зал.

После настойчивых просьб сделать еще одну попытку Насреддин посетил деревню еще раз и снова предстал перед собравшимися.

"О, люди! Знаете ли вы, о чем я буду говорить с вами?"

Так как всем показалось, что мулла ждет ответа, люди закричали: "Некоторые из нас знают, а некоторые - нет!"

"В таком случае, пусть те, кто знает, расскажут об этом тем, кто не знает", - сказал Насреддин, собираясь уходить".

В суфизме невозможно начать "работу" с какой-то заранее определенной точки. Будущий ученик должен позволить учителю руководить собой так, как тот считает нужным.

"Один юноша пришел к Насреддину и спросил у него, сколько времени потребуется для того, чтобы он стал суфием. Насреддин повел его с собой в деревню. "Прежде чем ответить на твой вопрос, я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я хочу посетить учителя музыки, чтобы научиться играть на лютне".

Придя к учителю, Насреддин осведомился о плате. Тот сказал: "За первый месяц три серебряные монеты, а потом по одной серебряной монете в месяц".

"Отлично, - закричал мулла, - я загляну через месяц!"

Шестое чувство, которым обладают суфии и которое теоретики считают даром предвидения или почти божественным всезнанием, в действительности не имеет с этими вещами ничего общего. Как и всем другим чувствам, ему свойственна определенная ограниченность. Функция этого чувства заключается не в том, чтобы сделать совершенного человека совершенно мудрым, а в том, чтобы помочь ему добиться более полного восприятия и жить более полнокровной жизнью. Он больше не будет страдать от чувства неопределенности и незавершенности, так хорошо знакомого другим людям. Эта мысль выражена в рассказе о мальчиках и дереве.

"Мальчики решили унести туфли Насреддина. Когда он проходил по дороге, они окружили его и сказали: "Мулла, никто не может забраться на это дерево!"

"Почему же никто? - сказал Насреддин. - Я покажу вам, как это нужно делать".

Он был уже готов скинуть туфли, но что-то подсказало ему не делать этого и он заткнул их за пояс перед началом подъема.

Дети пришли в замешательство и один из них крикнул мулле:

"Зачем ты берешь с собой туфли?"

Мулла ответил: "Раз на это дерево еще никто не забирался, то как же я могу быть уверенным, что наверху нет еще какой-нибудь дороги?"

Когда суфием руководит интуиция, он не в состоянии правдоподобно объяснять свои действия.

Шестое чувство также позволяет обладателю бараки как бы создавать некоторые события. Эта способность появляется у суфия в результате применения методов, не имеющих ничего общего с формалистическими рассуждениями:

"Аллах поможет", - сказал Насредлин человеку, которого только что ограбили.

"Не знаю только как", - сказал человек.

Насреддин тотчас же завел его в ближайшую мечеть и сказал, чтобы он пока постоял в углу, а сам начал плакать и причитать, умоляя Аллаха вернуть пострадавшему двадцать серебряных монет. Он поднял такой шум, что прихожане собрались и вручили человеку названную сумму.

"Ты можешь и не понимать, что стоит за событиями этого мира, - сказал Насреддин человеку, - но, может быть, ты поймешь, что произошло в доме Аллаха".

Участие в работе реальности не имеет ничего общего с интеллектуальными выводами о наблюдаемых фактах.

Суфии мгновенно постигают многие вещи, которые недоступны обычному человеку. Для того, чтобы объяснить некоторые удивительные дела суфийских посвященных, основанные на сверхчувственных силах, используются аллегории, но для суфия все это не более удивительно, чем обычные чувства для обычного человека. Невозможно точно описать принцип их действия, поэтому остается использовать грубую аналогию.

"Человечество спит, - сказал Насреддин, обвиненный в том, что он заснул во время приема во дворце. - Сон мудреца это могущество, а "бодрствование" обычного человека почти никому не приносит пользы".

Король был раздражен.

На следующий день, когда Насреддин снова заснул после хорошего обеда, король велел вынести его в соседнюю комнату. Перед тем как распустить двор, спящего Насреддина принесли обратно.

"Ты опять заснул", - сказал король.

"Нет, я бодрствовал, как всегда".

"Тогда расскажи нам, что случилось, пока ты находился в соседней комнате".

К всеобщему удивлению, мулла повторил длинную и запутанную историю, которую рассказывал король.

"Как тебе удалось это, Насреддин?"

"Очень просто, - сказал мулла. - По выражению лица короля я понял, что он собирается рассказывать эту старую историю, и решил поспать во время рассказа".

В следующей истории Насреддин и его жена предстают перед нами как два обычных человека, являющихся мужем и женой, и тем не менее, не понимающих друг друга потому, что обычные человеческие отношения неискренни и несовершенны. Суфийские отношения носят совершенно иной характер. Попытки применения грубости и бесчестности привычного нам общения в мире мистики бесполезны. Суфии по крайней мере используют различные методы общения, чтобы заставить действовать совершенно иную сигнальную систему.

"Жена муллы была сердита на него, поэтому она поставила перед ним горячий суп, ни о чем не предупредив его.

Однако она и сама была голодна, и когда суп был готов, сделала большой глоток. От боли из ее глаз тотчас брызнули слезы, но она опять ничего не сказала в надежде, что мулла тоже обожжется.

"Что случилось, дорогая?" - спросил Насреддин.

"Я вспомнила свою бедную старую мамочку. Когда она была жива, ей тоже очень нравился этот суп".

Тут Насреддин также набрал полный рот обжигающей жидкости и по щекам его потекли слезы.

"Ты плачешь, Насреддин?"

"Да, я плачу при мысли о том, что твоя бедная старая мамочка умерла, забыв прихватить и тебя с собой!"

С точки зрения суфийской реальности, другие метафизические системы обладают рядом серьезных недостатков, о которых стоит упомянуть. Мистический опыт, передаваемый словами, почти всегда является бесполезным искажением фактов. Более того, другие в свою очередь могут передавать это искажение так убедительно, что оно может показаться глубоким, но в действительности не будет иметь никакой познавательной ценности. Для суфия мистицизм заключается не в том, чтобы отправиться куда-нибудь и достичь озарения, а затем стремиться к проявлению своих достижений. Суфии считают, что мистицизм связан с самой сущностью человека и способствует установлению контакта между всем человечеством и высшими формами понимания.

Все это и некоторые другие идеи нашли отражение в одном из насреддиновских рассказов:

"Мулла вернулся из столицы империи в свою деревню, и крестьяне собрались, чтобы послушать рассказы о его приключениях.

"Сейчас я могу сказать только одно - со мной разговаривал сам король", - сказал Насреддин.

Все были поражены. Уроженец их деревни разговаривал с самим королем! Для неотесанных крестьян это была весьма пикантная новость и слухи об этом событии стали распространяться.

Однако самые нетактичные из слушателей снова подошли к Насреддину и спросили, что же именно сказал ему король.

"Король совершенно ясно для всех сказал мне: "Прочь с дороги!"

Простаки были более чем довольны и сердца их забились от радости. В конце концов, разве они не слышали слов, произнесенных самим королем и не видели человека, которому эти слова были адресованы?"

Эта история входит в число народных рассказов о Насреддине, ее поверхностная мораль направлена против людей, похваляющихся громкими связями. Понимание ее суфийского смысла является важным для подготовки ума дервиша к переживаниям, которые заменяют собой подобные поверхностные идеи.

Очень интересно наблюдать за воздействием насреддиновских историй на самых разных людей. Люди, предпочитающие более примитивные эмоции, воспринимают только поверхностное значение их, настаивая на том, что это не более чем шутки. К таким людям относятся составители или читатели маленьких брошюр, начиненных поверхностными остротами, проявляющие явную неловкость, когда им рассказывают метафизические или "нелогичные" истории.

Насреддин сам отвечает таким людям в одной из своих самых коротких шуток:

"Правда ли, что в твоих шутках много скрытого смысла, Насреддин?"

"Нет".

"Почему же?"

"Потому что я никогда в жизни не говорил правду и уже не смогу научиться делать это".

Обычный человек, гордясь своим глубокомыслием, может заявить, что в действительности юмор серьезен и что каждая шутка обладает философским смыслом. Но Насреддин не имеет никакого отношения к этой философии. Можно предположить, что циничные юмористы, наподобие греческих философов, могли подчеркивать нелепость наших поступков и мышления. Насреддин выступает в совершенно иной роли, потому что общее воздействие его историй намного глубже. Т. к. его истории неразрывно связаны друг с другом и с той формой реальности, которая находится в поле зрения суфиев в данный момент, весь этот цикл представляет собой часть сознательного развития. Фрагментарное сознание поверхностного юмориста или отдельные вспышки сатирических настроений формального мыслителя не могут находиться в правильной связи с этим развитием.

В процессе чтения и усвоения насреддиновских историй что-то Происходит. Имеется в виду осознание события в целостности, являющееся основным моментом в суфизме.

В ответ на вопрос: "В каких методах нуждается суфий?" - Ходжа Анис сказал: "Нет суфия без целостности, нет суфия без бытия и становления, нет суфия без взаимосвязи".

Слова могут передать лишь часть этой истины. Более эффективным, но также несовершенным методом является взаимодействие слов и реакции слушателя. Суфийский опыт является результатом

деятельности "совместной работы" с мастером, когда слова уже не могут оказать никакого воздействия. Насреддин показывает это в своей знаменитой "китайской" истории:

"Насреддин прибыл в Китай и собрал вокруг себя учеников которых он начал готовить к озарению. Те из них, кто достигал понимания, немедленно прекращали посещать его лекции.

Группа его неразвитых последователей, горевших желанием понимать больше, отправилась из Персии в Китай, чтобы продолжить свое обучение у Насреддина.

После своей первой лекции Насреддин принял их. Один из учеников спросил: "Мулла, почему твои лекции посвящены тайным словам, которые мы (в отличие от китайцев) можем понимать? Это "намидонам" и "хичмалюмнист"! По-персидски они попросту означают "я не знаю" и "никто не знает".

"Так что же прикажете мне делать - пока совсем не работать головой?" - осведомился Насреддин".

Суфии используют технические термины для описания таинств, являющихся переживаниями, которые невозможно выразить словами. До тех пор, пока искатель не готов к "схватыванию" таких переживаний, его удерживают от ошибочных попыток исследовать их с помощью именно этих терминов интеллектуально. Являясь по сути своей результатом сознательной специализации, суфизм установил, что канонического пути к озарению не существует. Это еще не означает, что путь к озарению будет обязательно долгим по времени, но это значит, что суфий должен делать остановки на Пути.

Насреддин, выступающий в роли человека, ищущего короткого пути, фигурирует в шутке, передающей эту идею:

"Однажды прекрасным утром мулла шел домой. Вдруг ему пришло в голову, что можно сократить себе путь, свернув с пыльной дороги и пройдя остаток пути лесом.

"Отличный день, день счастливых поисков!" - воскликнул мулла, сворачивая в чащу.

Не успел он оглянуться, как оказался на дне замаскированной волчьей ямы.

"Хорошо, что я пошел коротким путем, - подумал мулла, лежа на земле. - Если уж посреди такой красоты могла случиться эта неприятность, то на пыльной и ужасно скучной дороге могло произойти вообще все, что угодно".

"Примерно в такой же ситуации люди однажды увидели, как Насреддин обыскивает пустое гнездо:

"Что ты делаешь, мулла?

"Ищу яйца".

"В прошлогоднем гнезде не может быть яиц".

"Не надо быть таким самоуверенным, - сказал Насреддин, - вот если бы ты был птицей и захотел сберечь свои яйца, разве стал бы ты строить новое гнездо, когда на тебя все смотрят?"

Эту историю также можно найти в "Дон Кихоте". Тот факт, что ее можно понимать, по меньшей мере двояко, мог бы отпугнуть формалистически мыслящего человека, но дервишу она помогает понять двойственный характер бытия, чего не замечает обусловленное человеческое мышление. Следовательно то, что является бессмыслицей для интеллектуалов, становится центральным пунктом этой шутки для способных к интуитивному восприятию.

Иногда суфии обращаются друг с другом посредством знаков, и методы общения могут быть не только неизвестными, но и невразумительными для людей, привыкших к обычным меркам. Это, конечно, не помешает таким людям попытаться каким-то образом истолковать эту кажущуюся бессмыслицу. В конечном итоге люди приходят к неправильному пониманию, хотя оно может быть и удовлетворяет их.

"На улице Насреддина остановил другой мистик и указал рукой на небо. Он хотел сказать: "Существует только одна истина, которая покрывает собой все".

В тот раз Насреддина сопровождал один ученый, занимавшийся поисками логического обоснования суфизма. Он сказал себе:

"Этот человек, должно быть, душевнобольной и Насреддин, наверное, примет какие-нибудь меры предосторожности против него".

Насреддин, сохранявший абсолютное спокойствие, порылся в своем мешке и вытащил оттуда кусок веревки. Ученый подумал:

"Отлично, мы можем схватить и связать сумасшедшего, если он начнет буйствовать".

В действительности же действия Насреддина подразумевали собой следующее: "Обычно люди пытаются забраться на "небо", используя для этого такие неподходящие средства, как эта веревка".

Сумасшедший рассмеялся и пошел своей дорогой. "Хорошо сделал, - сказал ученый, - мы спасены от него".

От этой истории берет свое начало персидская поговорка "Вопрос о небе, а ответ о веревке", которую часто используют несуфийские религиозные деятели или интеллектуалы, вкладывая в нее чаше всего совсем иной смысл.

Все признают, что знание без усилий не приходит, но смехотворные методы, использующиеся для того, чтобы распланировать усилия, и нелепость самих этих усилий в действительности только мешают приобрести знания тем людям, которые пытаются переносить методы изучения из одной области в другую.

Йогурт делают, добавляя небольшое количество старого йогурта в большое количество молока. Через некоторое время действие микроорганизмов старого йогурта превратит все молоко в новый йогурт.

"Однажды друзья увидели Насреддина стоящим на коленях около пруда. Он добавлял в воду небольшое количество йогурта. Один из них спросил: "Что ты хочешь сделать, Насреддин?"

"Я хочу сделать йогурт".

"Но ты не сможешь сделать йогурт таким способом!" - "Я знаю, а вдруг все-таки получится!" Почти каждый посмеется над глупостью невежественного муллы. Некоторые люди считают, что развлекательная ценность многих форм юмора обусловлена знанием того, что самый глупый человек - тот, над которым смеются. Миллионы людей, которым не придет в голову делать йогурт из воды, все же попытаются проникнуть в тайны эзотерического мышления с помощью таких же глупых методов.

Один из рассказов, приписываемых мулле Насреддину, проводит четкую грань между мистическими поисками как таковыми и формами деятельности, основанными на менее важных этических или догматических принципах:

"Китайский мудрец сказал Насреддину: "Каждый человек должен вести себя так, как он хочет этого от других. Сердце твое должно желать другим того же, чего оно желает себе".

Это не парафраз христианского Золотого правила, хотя смысл этих слов аналогичен смыслу правила. Фактически, это цитата из Конфуция (род. в 551 г. до н. э.).

"Мулла ответил: "Это замечание удивит тех, кто даст себе труд подумать, что то, что человек желает себе, в конечном итоге оказывается столь же нежелательным, как и то, чего он пожелал бы своему врагу, не говоря уже о друге.

То, чего он должен желать другим, не совпадает с его пожеланиями для себя. Есть вещи, предназначенные для него, и есть вещи, предназначенные для всех других. Люди узнают это только с познанием внутренней истины".

Другая версия ответа Насреддина выглядит более кратко:

"Одна птица ела ядовитые ягоды, не причинявшие ей никакого вреда. Однажды она собрала немного этих ягод и превратила свой завтрак в жертвоприношение, накормив свою подружку лошадь".

Другой суфийский мастер Амини из Самарканда, подобно Руми, кратко комментирует этот вопрос: "Один человек пожелал, чтобы другой убил его. Естественно, что он пожелал этого всем, т. к. он был "хорошим" человеком. "Хорошим", несомненно, является тот, кто желает другим того же, чего желает себе. Единственной неувязкой здесь будет то, что его пожелания самому себе не соответствуют его истинным потребностям".

Суфизм настоятельно требует уделять первоочередное внимание реальности, а не соображениям этического порядка, оторванным от действительности. Подобным этическим нормам обычно приписывают некую универсальность, хотя даже беглое рассмотрение может показать, что они ею не обладают.

Из этого следует, что к насреддиновским историям нельзя относиться как к философской системе, предназначенной для того, чтобы заставить людей склониться к определенным убеждениям и следовать ее заповедям. Проповедовать суфизм невозможно вследствие самой его структуры. Суфизм не стремится к дискредитации других систем, чтобы предлагать вместо них иные, более истинные. Т. к. суфийское учение может быть выражено словами только частично, оно никогда не будет бороться против философских систем, используя их собственные термины. Пытаться сделать это означало бы пытаться сделать суфизм чем-либо искусственным, что совершенно немыслимо. С точки зрения самой метафизики к ней невозможно подойти таким путем, поэтому суфизм не использует сложные влияния - "выборочное рассеяние". Насреддин может подготовить или частично просветить будущего суфия, но для того чтобы "созреть", человек должен заниматься практической деятельностью и получить пользу от физического присутствия мастера и других суфиев. Все остальное можно кратко определить как попытки "целоваться через посредника". Это, конечно, тоже поцелуй, но это не то, что нужно.

Если суфизм считается методом, с помощью которого предписания религиозных учителей могут найти свое истинное выражение, то как же будущий суфий может найти источник обучения, т. е. учителя, которого он обязательно должен иметь?

Настоящий учитель не может помешать появлению и развитию называющих себя мистическими школ, которые набирают учеников и навсегда остаются фальшивыми копиями настоящего учения. Если смотреть на вещи объективно, следует признать, что новичок едва ли сможет отличить истинную школу от ложной. Суфийская поговорка гласит, что "фальшивые монеты существуют только потому, что существует настоящее золото", но как же отличит настоящее от фальшивого тот, кто совершенно не готов к этому?

Тем не менее, начинающего нельзя назвать полностью нечувствительным ни к чему, т. к. он все же частично сохраняет внутреннюю способность реагировать на настоящее "золото". Учитель, чувствующий эту врожденную способность, сможет использовать ее как аппарат для восприятия его сигналов. Правда, на ранних стадиях учитель должен будет систематизировать свои сигналы таким образом, чтобы деформированный и малоэффективный аппарат воспринимающего мог уловить их. Комбинация двух элементов обеспечивает основу для рабочего порядка.

На этой стадии учитель еще выжидает. Некоторые насреддиновские истории, обладающие не только развлекательной ценностью, подчеркивают наличие кажущейся дисгармонии отношений ученика и учителя, охватывающей подготовительный период:

"Однажды к Насреддину пришли несколько будущих учеников и попросили его прочитать им лекцию. "Хорошо, - сказал он, - следуйте за мной в лекционный зал".

Повинуясь приказу, все выстроились в цепочку и пошли за Насреддином, сидевшим задом наперед на своем осле. Сначала молодые люди были несколько смущены этим обстоятельством, но потом вспомнили, что они не должны подвергать сомнению даже самые невероятные поступки учителя. Однако в конце концов они уже не могли сносить насмешки обычных прохожих.

Почувствовав их неловкость, мулла остановился и посмотрел на них. Самый смелый из них подошел к Насреддину: "Мулла, нам не совсем ясно, почему ты сидишь на осле задом наперед?"

"Это очень просто, - сказал Насреддин. - Видите ли, если бы вы шли впереди меня, это было бы неуважением ко мне, а если бы я ехал спиной к вам, это было бы неуважением к вам. Т. о., это единственно возможный компромисс".

Люди, обладающие острым восприятием, заметят, что эта и другие истории многозначительны. Конечной целью попыток осознания этих историй на нескольких уровнях сразу является пробуждение природной способности к пониманию посредством более всеобъемлющих, более объективных методов, чем те, которыми отличается обычный, кропотливый, но неэффективный метод мышления; К примеру, суфий одновременно видит в такой истории определенные идеи и связь с иными сферами бытия, которые не только помогают ему на пути, но и снабжают достоверной информацией. В известной мере обычный мыслитель может предугадать (с соответствующими изменениями) различные возможности, рассматривая каждую из них в отдельности. Насреддин, скажем, может наблюдать за своими учениками, сидя задом наперед. Он не обращает внимания на то, что могут подумать о нем другие люди, в то время как неразвитые ученики все еще небезразличны к общественному (и плохо сформированному) мнению. Хотя Насреддин сидит задом наперед, он все же сидит в седле, а они - нет. Пренебрегая условностями и даже выставляя себя при этом в смешном виде, Насреддин подчеркивает, что он отличается от обычного человека. Насреддин уже прошел этот путь, и ему не надо смотреть вперед, чтобы видеть, куда он едет. Кроме того, в этом положении, противоречащем установленным нормам, он может сохранять свое равновесие, а также обучать делом и самим своим бытием, а не словами.

Подобные рассуждения, перенесенные в область метафизики и соответственным образом прочувствованные, обеспечивают общее и вместе с тем сложное воздействие насреддиновских историй на развивающегося мистика.

Примеры хитрости Насреддина, применяемой для того, чтобы проскользнуть сквозь сети Старого Негодяя, можно найти в любой его истории. Его кажущаяся ненормальность является отличительной чертой суфия, действия которого могут быть необъяснимыми и выглядеть как проявления сумасшествия для постороннего человека. Во всех своих историях Насреддин подчеркивает суфийский тезис о том, что за все надо платить, иначе ничего нельзя будет приобрести. Это означает, что чем-нибудь придется пожертвовать, например, деньгами или привычными способами делать те или иные вещи. Последний пункт особенно важен, потому что суфийский поиск будет невозможен, если сферы, которые будет охватывать это путешествие, будут уже заняты элементами, способными воспрепятствовать его продолжению.

В конечном итоге Насреддин всегда выбирается сухим из воды. Это свидетельствует о том, что, хотя утрата чего-либо на ранней стадии суфийского пути кажется "платой", на самом деле искатель не платит вообще ничего. То есть он не платит ничем, что, так сказать, обладает реальной ценностью.

Суфийское отношение к деньгам является особым, полностью отличаясь от поверхностных, философских или теологических предположений о том, что деньги это причина всех бед или что вера в некотором смысле противопоставлена деньгам.

"Однажды Насреддин попросил у одного богача денег.

"Зачем они тебе?"

"Чтобы купить слона".

"Но если у тебя нет денег, ты не сможешь прокормить его".

"Я ведь просил денег, а не советов!"

Эта история связана со слоном в темноте. Деньги нужны Насреддину для "работы". Насреддин понимает, что богач не сможет перестроиться, чтобы понять, как следует тратить деньги, для этого потребуется составить правдоподобную схему расходов. Насреддин использует суфийское слово "слон" для того, чтобы выделить это. Естественно, что богатый человек этого не понимает.

Насреддин беден, а бедняками (факирами) суфии называют людей, принадлежащих к их числу. Он достает деньги и распоряжается ими таким образом, который кажется совсем непостижимым мыслителю-формалисту.

"Как-то раз жена начала упрекать муллу за его бедность. "Если ты религиозный человек, - говорила она, - ты должен попросить денег в молитве. Раз религия - твое занятие, ты, как и все, должен получать за это деньги". - "Хорошо, я так и сделаю", - сказал Насреддин. Он вышел в сад и изо всех сил закричал: "О, Господь! Все эти годы я служил тебе безо всякого вознаграждения. Теперь моя жена говорит, что мне следует заплатить. Могу ли я получить сразу сто золотых за свою службу?"

В этот момент скряга, живший рядом с Насреддином, находился на крыше своего дома, пересчитывая свои сокровища. Желая посмеяться над Насреддином, он кинул ему сверху кошелек, в котором было ровно сто золотых динаров.

"Спасибо", - сказал Насреддин и поспешил в дом. Там он показал деньги жене, на которую их вид произвел большое впечатление. "Прости меня, - сказала она, - я никогда по-настоящему не верила, что ты святой, но теперь я в этом убедилась".

В течение последующих дней сосед наблюдал, как в доме муллы появляются роскошные вещи, и его начало одолевать беспокойство. Наконец, он решил поговорить с самим Насреддином.

"Знай, друг, что я святой. Чего ты хочешь?" - сказал мулла.

"Я хочу вернуть назад свои деньги, это я кинул тебе кошелек, а не бог".

"Ты мог быть только исполнителем, но о золоте я просил Бога, я не тебя".

Скряга вышел из себя: "Сейчас мы пойдем к судье, а там разберемся, что к чему".

Насреддин согласился. Когда они вышли на улицу, он сказал скупцу: "Я одет в лохмотья, и если судья увидит меня в таком виде, внешняя разница между нами может склонить его решение на твою сторону".

"Хорошо, - проворчал скупец, - надевай мой халат, а я надену твой".

Через несколько шагов Насреддин сказал: "Ты едешь верхом, а я иду. Если мы так и придем в суд, судья подумает, что дело надо решать в твою пользу".

"Я и так знаю, кто выиграет дело независимо от внешнего вида. Садись на моего коня!"

Насреддин сел в седло, а сосед пошел сзади. Когда подошла их очередь, скряга все рассказал судье. "А что ты можешь сказать об этом?" - спросил судья. "Ваша честь, этот человек скуп, а кроме того, он постоянно страдает от галлюцинаций. Он просто вообразил, что деньги дал мне именно он. В действительности же они были посланы свыше, а ему только померещилось, что дал их он".

" А как ты можешь доказать это?"

"Нет ничего проще. Его сумасшествие проявляется в том, что он считает, что все принадлежит ему, когда на самом деле это совсем не так. Вот, например, спросите его, кому принадлежит этот халат..."

- Насреддин замолчал, указывая на свой новый халат.

"Это мой халат", - закричал скряга.

"А теперь спросите его, на чьем коне я приехал сюда в суд..."

- продолжал Насреддин.

"Ты приехал на моем коне", - завопил истец.

"Вопрос исчерпан", - сказал судья".

Суфии считают, что деньги играют активную роль во взаимоотношениях людей друг с другом и с их окружением. Поскольку обычное восприятие реальности является недальновидным, неудивительно, что люди так же недальновидно используют свои деньги. Насреддиновская шутка о лягушках поясняет некоторые положения этого тезиса.

"Прохожий увидел, что Насреддин кидает деньги в пруд, и спросил его, зачем он это делает.

Насреддин сказал: "Я ехал верхом на осле. Он поскользнулся и покатился в сторону этого пруда, теряя равновесие и почти падая. Казалось, что от падения нас уже ничто не может спасти. Вдруг лягушки в пруду начали квакать. Это испугало осла, он встал на дыбы и таким образом спасся.

Так разве лягушки ничего не должны получить за то, что спасли нам жизнь?"

В то время как на первый взгляд эта шутка выставляет Насреддина глупцом, более глубокое ее значение является прямым отражением отношения суфия к деньгам. Лягушки олицетворяют собой людей, которые не могут использовать их. Насреддин вознаграждает их, следуя общему правилу, гласящему, что хорошее дело необходимо вознаградить. То, что лягушки заквакали случайно, требует отдельного рассмотрения. По крайней мере, в некотором смысле они заслуживают меньше упреков, чем их заслужили бы обычные люди. Возможно, что они и не думали о том, что могут каким-то образом использовать деньги. Эта шутка используется также, чтобы показать, как "мечут бисер перед свиньями", в ответ на вопросы тех, кто спрашивает суфиев, почему они не делают свои знания и мудрость доступными всем и каждому, а в особенности тем людям, которые (подобно лягушкам) проявляли к ним свою доброту и то, что они считали пониманием.

Для того, чтобы охватить более широкие аспекты суфийского мышления и продвинуться на пути, ведущем за пределы паутины, которой Старый Негодяй опутал человечество, необходимо посетить те измерения, о которых говорит Насреддин. Если Насреддин похож на китайскую шкатулку, где каждая коробочка содержит коробочку меньших размеров, он, по крайней мере, предлагает много простых способов для овладения новым методом мышления. Ознакомиться с опытом Насреддина значит суметь многое понять в более непонятных суфийских текстах и суфийской деятельности вообще.

Способность извлекать пользу из насреддиновских историй возрастает по мере обострения способности к восприятию. Эти истории подготавливают для начинающих то, что суфии называют "ударом" - сознательным воздействием, действующим особым образом и готовящим ум к суфийской практике.

Принимая во внимание его питательную ценность, насреддиновский удар можно назвать кокосовым орехом. Это название происходит от следующей суфийской притчи:

"Обезьяна, сидевшая на вершине дерева, бросила кокосовым орехом в голодного суфия и попала ему в ногу. Суфий поднял его, выпил молоко, съел мякоть, а из скорлупы сделал себе чашку".

В некотором смысле они выполняют функцию настоящего удара, о чем говорится в одном из самых коротких насреддиновских рассказов:

"Насреддин дал сыну кувшин, приказал ему принести воды из ручья и залепил ему затрещину. "Это чтобы ты не разбил его!" - крикнул он.

Посторонний человек спросил: "Как можно бить того, кто не сделал ничего плохого?"

Насреддин ответил: "А ты, наверное, хочешь, чтобы я ударил его после того, как он разобьет кувшин, когда и вода и кувшин пропадут? С помощью моего метода мальчик все запомнит, а сосуд и его содержимое останутся целыми".

Т. к. суфийская деятельность всеобъемлющая, учиться, подобно мальчику, должен не только искатель. Как и кувшин с водой, работа подчиняется своим правилам, отличающимся от привычных методов искусств и наук.

Никто не сможет идти суфийским путем, если не будет обладать способностью к этому. Если неспособный все же попытается сделать это, то вероятность того, что он ошибается и не сможет принести назад кувшин с водой в целости, многократно возрастает.

Некоторые насреддиновские истории переделаны в афоризмы.

Вот примеры таких афоризмов:

"В действительности это не так".

"Я никогда не говорил правды".

"Я отвечаю не на все вопросы, а только на те, которые тайно задают друг другу всезнайки".

"Если ваш осел позволит кому-нибудь украсть вашу одежду, украдите его седло".

"Образец есть образец, но никто не купит мой дом, если я покажу кирпич от него".

"Люди требуют, чтобы я дал им попробовать свой уксус, но если бы я всем давал пробовать его, он не стал бы сорокалетним, не правда ли?"

"Для того, чтобы сберечь деньги, я заставлял своего осла ходить голодным. К несчастью, этот опыт был прерван из-за смерти осла. Это случилось как раз перед тем, как он совсем уже отвык от еды".

"Люди продают говорящих попугаев за большие деньги и никогда не задумываются о том, какую ценность представлял бы думающий попугай".

Создание сайта в Йошкар-Оле - Ovix Media Group